В прежние времена роды не считались столь важным событием. Только в 1917-м впервые официально признали, что это достаточный повод, чтобы дать женщине время для отдыха на работе. Советом народных комиссаров утверждена документация, которая регламентировала этот вопрос. Именно она и называлась декретом. Его посвятили пособию, выплачиваемому по причине ожидания и рождения ребенка. Женщинам того времени полагалось 112 суток, в течение которых за ними сохранялось их рабочее место. За весь этот период работодатель обязан был платить. Ежели возникало желание, период продлевали. Правда, уже тогда были ясли, детские садики, куда родители и сдавали своих малолетних детишек – обычно грудничков.
Правила прежних времен
Если женщина могла отдыхать целый год и не получала за это наказание, прочему же многие этим не пользовались? Причиной были материальные соображения, но не только. Иногда работницы опасались потерять квалификацию. Был и определенный дискомфорт – боялись, что другие начнут осуждать или показывать пальцами. Привыкшие работать на заводах и фабриках женщины опасались остаться в четырех стенах. Насмешки знакомых добавляли масла в огонь. Все это актуально и в наши дни.
Хочу жить!
Беременность женщины – это исключительно важный период в жизни любой семьи. Но всегда ли он официально давал такие же поблажки, как сегодня? И почему появилось слово «декрет»? Из документации нам известно, что в 1956-м Президиумом Верховного Совета восстановлена длительность отпуска по беременности и родам, аналогичная той, что была до 38-го года. Она составила 112 календарных суток, то есть 56 дней до момента появления чада на свет и столько же после этого события. 13 октября приняли постановление, которым дали женщинам право на дополнительное время – на период до трех месяцев. На этот срок заработной платы не полагалось, но можно было не работать. Взять эти три месяца была возможно после основного периода.
Начиная разговор о них, необходимо сразу обозначить некоторые границы, учитывать которые необходимо в целом в трудовом законодательстве таких стран. Такие границы: система платного здравоохранения и система законодательства, свойственная странам.
Как правило, женщины с детьми не работали и их опека ложилась на плечи мужчин. С законными детьми ясно, но как быть с теми, у кого не могли найти второго родителя? Во Франции, к примеру, решали при помощи статьи из кодекса § 340 «Code civil», которая гласила: «La recherche de la paternite est interdite’». Что переводится: «Разыскивать, кто отец ребенка, запрещено». Следствием статьи 340 гражданского кодекса была статья 312, определяющая: «L’enfarit concu pendant le manage a pour pere le mari» («Зачатый в течение брака ребенок имеет своим отцом мужа»).
В СССР
“Непосредственное физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей; наконец, это движение, стремящееся противопоставить частной собственности всеобщую частную собственность, выражается в совершенно животной форме, когда оно противопоставляет браку (являющемуся, действительно, некоторой формой исключительной частной собственности) общность жен, где, следовательно, женщина становится общественной и всеобщей собственностью. Можно сказать, что эта идея общности жен выдает тайну этого еще совершенно грубого и неосмысленного коммунизма. Подобно тому как женщина переходит тут от брака ко всеобщей проституции,* так и весь мир богатства, т.е. предметной сущности человека, переходит от исключительного брака с частным собственником к универсальной проституции со всем обществом. Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием. Всеобщая и конституирующаяся как власть зависть представляет собой ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в которой оно себя лишь иным способом удовлетворяет. Всякая частная собственность как таковая ощущает – по крайней мере по отношению к более богатой частной собственности – зависть и жажду нивелирования, так что эти последние составляют даже сущность конкуренции. Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме. У него – определенная ограниченная мера. Что такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации, из возврата к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос еще до нее”.
